Остров Вайгач: суровое обаяние Русского Севера
Здесь мало людей и много животных, но Вайгач переполнен историей: для ненцев он Олимп и Мекка, для поморов — узел путей вдоль Края Земли, для советской власти — несостоявшийся промышленный район, осваивавшийся ОГПУ.
Для начала — карта, основа которой висит на стене Дома культуры (он же фельдшерский пункт) в Варнеке, а пунсоны — мои.
Площадь Вайгача — примерно 3,5 тысячи квадратных километров, это втрое больше, чем Москва в пределах МКАД: 105 километров с севера на юг, 20-30 километров поперёк, так что местами можно и забыть, что ты на острове. На юге узкий пролив Югорский Шар перед материком, на севере страшные Карские Ворота к Новой Земле.
А вечером 11 июля мы подходили к протянувшемуся впереди от горизонта до горизонта Вайгачу, ночью полярного дня погружаясь в его скалистые объятия. Мы пришли в бухту Лямчина, всю историю Вайгача служившую его фасадом, встречающим тех, кто прибыл морем с запада.
В море то и дело показывались моржи.
Вайгач на самом деле целый архипелаг, его окружает 111 мелких островков и скал, но каждый из них чем-то приметен.
Вот, например, вполне оправдывающий своё название остров Губистый.
Лямчина буквально набита островками, и их первый ряд уже остался за кормой.
В скалах Вайгача постоянно чудятся головы, лица, фигуры — уж не потому ли остров считался священным? Особенно когда у первых людей, решавших на нём поселиться, зимой кровоточили дёсны и выпадали зубы, а по весне их находили умершими в страшных мучениях.
За Большим Цинковым — крупнейшим из островов-спутников — показалась озарённая полуночным солнцем изба, которую издали я принял за валун. Ближе я подумал было, что она заброшена… но рядом с избой показался Человек. Это старый ненец Андрей Вылка, племянник легендарного «президента Новой Земли» Тыко Вылки, живущий в этой избе одиноко, если не считать 13 собак, которые ему и друзья, и охрана, и охотники, и транспорт. Его гостями мы с Олей и стали на следующую неделю, поставив палатку у скал. На Вайгаче, поровну здесь и в Варнеке, нам предстояло провести без малого три недели.
У Вайгача красивые скалистые берега, за исключением разве что болот в устьях рек. Самые красивые места, говорят, на севере, в губах Долгой и Дыроватой, а последняя и лучшее место для пережидания штормов. Баренцевская и Карская стороны внешне не слишком отличаются, иное дело сами моря: Баренцево чуть-чуть теплее и очень солёное (30-34‰ — уровень скорее Атлантики, чем Арктики), Карское — несколько холоднее и, стараниями Оби, Енисея и тающих льдов, распреснённое. Карское море считается более спокойным, чем не чуждое атлантических веяний Баренцево, но в дни нашего приезда всё было в точности наоборот.
Вдали же от моря Вайгач совсем другой: хотя высоты острова редко превышают сотню метров (высшая точка — 157 метров, Болванская гора на севере), это самые настоящие горы, которые я называл не иначе, как Вайгачский Урал. В горах неописуемо много в основном безымянных чистейших озёр, над которыми ещё в июле таяли снежники.
Здесь тоже множество естественных скульптур, и представляю, какое впечатление они могли произвести на древнего охотника.
Самое же впечатляющее в рельефе Вайгача — каньоны, по которым его многочисленные реки спускаются к морю. Вот, например, Юнояха, и за этой страшной тесниной шумит птичий базар.
Каньонов много и на материке, отделённом от Вайгача узким проливом Югорском полуострове — так Урал встречается с морем. Рек, с каньонами и без, на Вайгаче очень много, и некоторые можно перейти по камушкам, некоторые — вброд, сняв обувь, в иных броды по пояс, но, кажется, и нет таких, которые не перейти. С баренцевской стороны крупнейшие реки — Талата, Юнояха и Сурияха, с карской — Сармик.
А за горами начинаются болотистые тундры. До поездки я был уверен, что вся восточная часть острова равнинна и болотиста, но на самом деле ближе к Карскому морю вновь начинаются горы и скалы, а заболочена у Вайгача скорее середина. Болота здесь не сплошные, и непроходимых топей я тоже не припомню, но поверьте — пересчь Вайгач пешком, не замочив ног, почти невозможно.
Немало здесь и «просто» тундры — мягкой, кочковатой и травянистой, словно степь. Здесь самое впечатляющее — то и дело попадающиеся в траве валы, образующие квадраты, многогранники и круги, столь правильные, что их легко принять за остатки святилищ, засад или военных позиций. На самом деле они созданы природой — протаиванием вечной мерзлоты.
Такие протаивания в тундре норма, новые бугры и провалы возникают в ней тут и там ежегодно. Но в последнюю пару лет Вайгач перестал быть вечно пасмурной землёй непрерывных дождей, ветров и туманов — летом сюда приходит 30-градусная жара, а от того мерзлота разрушается. Вот целый каньон с грязной речкой на дне — но только не в скалах, а в серых грунтах, и таких «язв» в тундре очень много, особенно ближе к Карскому морю.
Пересохшее озеро.
И вымытый из мерзлоты пугающе огромный череп мамонта.
Ощущения от нахождения в тундре сложно передать словами. Возьми миллион рублей, оставь на камне около палатки, а вернувшись через неделю — найдёшь его на том же месте. Но подвернёшь ногу или увязнешь в болоте — пиши пропало. Здесь никто не обидит и никто не поможет просто потому, что НЕКОМУ. Но вдали от моря нет и опасных хищников, в вайгачской тундре не встретится ни волк, ни бурый медведь; в каждом озере — питьевая вода, а к августу на каждой кочке тонна морошки. А от того в сухой и солнечный ветреный день здесь есть что-то от рая…
А главные островитяне здесь — гуси. Вот в кадре серый гуменник и чёрно-белые казарки, ещё есть белолобый гусь и оправдывающая своё название пискулька.
В июле за гусиной жизнью можно наблюдать в динамике, и на наших глазах она проходила несколько стадий.
Одни гуси сидели на гнёздах, высиживая крупные яйца. При виде нас один из пары неизменно вскакивал и даже не улетал, а убегал, раскинув крылья и крича что-то вроде «Аааааааааа, мы все умрёееееемм!!!!!!», думая, что мы за ним погонимся, другой же гусь, пригибая голову к земле, продолжал прикрывать гнездо. Главным звуком Вайгача мне запомнились гусиные вопли, а самих гусей мы называли не иначе как Птица-паникёр.
На следующей стадии подрастали гусята, которые теперь могли сами ходить, и у гусей начиналась настоящая война с чайками, заходившими на гнёзда эскадрильями в лучших традициях Люфтваффе. Гуси шли к воде, птенцы укрывались под гусыней, а гусак носился вокруг, отбивая атаки врагов. При мне боевой гусь пролетел сотню метров, повиснув на хвосте у чайки. Но подходя ближе, мы невольно подыгрывали агрессорам — гусям ближе принцип «бабы новых нарожают», и спасая себя от нас, они бросали птенцов, коих чайки хватали с земли и заглатывали целиком, даже не успев набрать высоту.
Но вот гусям удавалось прорваться к реке или морю. Гусята отлично ныряют и плавают под водой.
Последняя градация — линные гуси. Подняв птенцов, они вновь вспоминают закаты над Нилом… и тяготы перелёта в тёплые края. Поэтому они линяют, и в это время не могут летать — по словам Андрея, у июльских гусей тощие ножки и мощные крылья, а у августовских ноги как у бройлера. Линные гуси беззащитны перед песцами или собаками, а потому сбиваются в огромные стада, и по словам Наташи sevprostor, у стад этих включается коллективный разум — чем их больше, тем они хитрее, и того же Севу, которому ничего не стоит догнать и загрызть одинокого гуся, водят за нос только так.
Реже встречаются лебеди, как правило парами. Над устьями рек висят соколы, кричащие в воздухе сиреной. Один раз мы спугнули самого настоящего орла, но я не смог его заснять. А вот птички с хвостами в виде стрелок, отличающиеся очень смешным голосом, попались нам в тундре один раз…
И всюду — ЛЮБОВЬ. Если гуси уже вырастили птенчиков, то вороны ещё только флиртуют.
Птицы среди вайгачской живности, конечно, господствуют, постоянно мелькая перед глазами и оглашая тундру криками. Из под ног то и дело с мышиным писком убегают лемминги, едва заметные в густой траве; пару раз я видел песцов, да и то — дохлых. Из млекопитающих самые яркие — олени.
На острове их около тысячи голов, и сложно сказать, хозяйственные они здесь или дикие: когда-то здесь действовал совхоз, в 1990-х его, по обычаю того времени, развалили, но относительно небольшое стадо в примерно 1800 голов на острове осталось. Им не уйти за море, нет здесь и опасных для них хищников, поэтому оленеводы Вайгача не ходят за стадами, а просто периодически садятся на буран, догоняют оленей да пилят им рога. Найти оленей просто — они всегда идут против ветра, так как ветер сдувает с них оводов, норовящих отложить своих личинок под шкуру. Мы видели оленей всего раз — но прямо у избы Андрея.
Вся тундра в их следах и сброшенных рогах, а Андрей когда-то видел в тундре пару черепов, намертво сцепившихся рогами…
Вайгачские озёра богаты рыбой, а море вокруг — зверем. Местные чаще всего встречают нерпей (то есть нерп), а я видел тюленя-лахтака, или морского зайца, как живым, так и добытым — всего-то на корм собакам. Мясо тюленя съедобное, но, говорят, невкусное: рыбой пахнет.
Не редкость здесь и моржи. Размером эта зверюга если не со слона, то с бегемота точно, во всяком случае гораздо крупнее, чем ждёшь от животного. Одни только бивни их — в мужскую руку размером, а голова как бакен. На берегах моржи образуют лежбища, причём разные у самцов и самок, и обильно плавают в радиусе нескольких километров от них. По словам Андрея, главное лежбище, около 2000 животных, было раньше на Лямчином Носу, но его распугали люди от учёных до туристов, порой баражжировавших над ним на вертолёте; потом лежбище сместилось к Карпову Становью, но и его постигла та же судьба. Жизнь на них ещё теплится, одно из них я даже видел с борта, но главное лежбище теперь в другом месте, и место это Андрей решил уже не говорить никому.
О моржах ходят страшные, но весёлые легенды, будто бы они топят лодки, пытаясь с ними любиться (а «х… й моржовый» — не шутка, в нём кость, которую доверчивым гостям часто выдают за бивень). И фотографии не передают того, насколько же они огромны…
Кроме ластоногих, из морской фауны мы видели разве что крабов — расклёванные чайками остовы на берегах. По словам местных, несколько лет назад им попадались и другие крабы, более крупные и ранее не знакомые, портили сети, а потом снова исчезли. Это, например, на карском берегу арктический краб-паук:
Но при всей дружелюбности вайгачской природы есть одно существо, делающее её смертельно опасной, — это белый медведь, так что близ моря не стоит ходить без ружья и собаки. «Мишек» приносит сюда по весне на льдинах, и местные делят их на две касты: «арктические медведи» человека видят первый раз, и при встрече с ним лишь крутят головой, толком и не зная, что это такое и с чем его едят, а вот «помойные медведи», научившись питаться человеческими объедками, лузгая консервные банки как семечки, привыкают, что где люди — там и еда, да и сами люди вполне съедобны. На юг острова медведи заходят крайне редко, на севере живут практически постоянно, и, говорят, где-то там у них родильное урочище. Наименее опасны они в жару, когда не бегают, а жмутся к снежникам, а наиболее опасны ночью, предпочитая не гоняться за людьми, а прибивать их спящими в палатках. На карском берегу я видел старые следы. Сигнальные ракеты, увидев медведя, надо пускать не в морду ему (он этого просто не заметит), а в сторону, чтобы он за ними погнался; травматические пули ему — как комариный укус, а вот дроби медведи уже боятся. Главный же враг белого медведя — собаки, которые, пользуясь превосходством в маневренности, его просто «закручивают», да и за пятки щипать умеют, а привыкший к безнаказанности и непобедимости медведь просто не знает, как к этому относиться.
Впрочем, самое страшное животное Вайгача — вот. Здешние комары боятся только тюменской «Дэты» (какой-нибудь экологически чистый буржуазный «Off» помогает минут на 10) и прокусывают три слоя одежды. Одно из главных слов поездки — «комарилья», то есть эскадрилья комаров.
Другое название Вайгача — Хабдея, то есть Хэбидя-Я — Святая Земля. Хоть он и далеко от всех прародин человечества, а люди поселились здесь ещё в каменном веке, старейшая из нескольких стоянок — Литосаля в Долгой губе. Священным же он стал не позже 10 века, и первыми молились здесь даже не ненцы, а сиртя — полумифический народ, русским известный как печора и скорее всего родственный саамам. Печора торговали с Новгородом — древнейшие подношения вайгачских святилищ были изготовлены в Древней Руси. В 12 веке сихиртя ассимилировали будущие ненцы, усвоившие однако их культуру, и Вайгач как священный остров перешёл к новым хозяевам тундры по наследству. По легенде, здесь жили Вэсако и Хэдако, мировые Старик и Старуха, и их сыновья — бог верхнего мира Нум с женой, матерью прочих богов Я-Мюней, и бог нижнего мира Нга с женой Я-Миней. В не очень надёжных источниках пишут, что у ненцев была особая каста «хех-сей» («Сердце бога») — охранники святилищ, на Вайгаче жившие вахтами. Святилищем Нума и Нга была Болванская гора в глубине острова, а святилищами Вэсако и Хэдако — южный и северный мысы соответственно, в прошлом имевшие одинаковые названия Болванский Нос. Южный Болванский нос теперь зовётся мысом Дьяконова и венчает небольшой полуостров Хосейто, вдающийся в Югорский Шар. Здесь, в ближайшем к материку месте Вайгача, и было испокон веков главное святилище, где и в наше время немало следов жертвоприношений, а до 19 века стояли многие сотни идолов. Если сам Вайгач — Дом бога, то Хосейто — его порог.
Всего на Вайгаче известно полтора десятка святилищ со звучными названиями вроде Лисий Камень, Олений Камень, Медвежья Голова, Болванская гора или Сиртя-Сале, в основном в горах со стороны Баренцева моря, и я видел три из них. Ещё с одним — Горой Идолов — был совсем рядом, но как-то странно не нашёл, словно духи заморочили. На Большом Цинковом стоит Семиликий идол 18 века, и семиликость его да остроголовость боковых фигур возводят к сихиртя, а композицию — к поморским крестам. Обратите внимание на подношения перед ним вроде фигурки оленя.
Ненецкие святилища устроены весьма интересно: как правило это простейший идол, может даже вертикальный кол или стопка камней — но вписанный в ландшафт как в огромный и величественный храм. Тот же Семиликий сидит на скале-троне, венчающей мыс с обрывами в виде нескольких человеческих лиц. А вот в тундре небольшое святилище Заяцкий Камень с каменным идолом — и вся эта фигура человека в малице, кроме поставленной головы, создана природой. Обратите внимание на притаившегося в щели гуся…
Ненцы о святых местах говорить не любят и совсем не одобряют походы к ним из любопытства. По факту многие здесь двоеверы — считают себя православными (одно время тут баптисты проповедовали — но так ни с чем и ушли), но к духам относятся как к погоде или зверям, то есть просто данности, с которой необходимо считаться. Они знают, что духи могут заворожить, закрутить, заманить куда не надо. И даже мы слышали в тумане отрывистый собачий лай там, где людям и собаке взяться было не с чего. Здесь нет фантастических хальмеров, как у ненцев Ямала, но на могиле под крестом могут лежать нарты или капот «бурана»:
А вот гурий. Такие каменные пирамидки тут и там не святилища, а ориентиры, более многочисленные, чем тригопункты, а часто и сложенные им на замену.
По одной из версий, название Вайгач восходит к ненецкому Вэй-Хабць — «Земля Погибели». Иные видят русский корень — от слова «ваять», то есть Изваянный остров (значит либо — «намывной», либо «с изваяниями»). Наконец, есть полумифический помор Иван Вайгач (от карельского — «молчун»), якобы первым из русских поселившийся здесь в 14 веке. Как бы то ни было, «первооткрывателей» Вайгача британцев Стивена Барроу и Ричарда Джонсона с прибывшего сюда в 1554 году корабля «Сёрчсрифт» встречал помор по прозвищу Лошак, а в их путевых заметках упоминаются и свирепые туземцы с луками, отгонявшие их от святилищ, и русские охотники, добывавшие медведя, из чего следует, что они и между собой уживались. Вот мыс Карпово Становье южнее бухты Лямчина — на протяжении нескольких веков центр поморских промыслов Вайгача.
Перед ним — пара Карповых островов.
Один из которых венчает крест, поломанный и накренившийся.
В силу своего расположения Вайгач был узлом Поморского хода в сибирские моря, и наследие тех времён, со Средних веков до конца 19 века — это кресты и избы. Поморские кресты — не столько храмы, сколько ориентиры. Они были знаком того, что это русские берега; их расположения и комбинации входили в рукописные лоции, из поколения в поколение передававшиеся в поморских деревнях; косая перекладина креста, если он поставлен правильно, кажет верхним концом на север, а пара крестов могла служить створовым знаком. И если с лицевой стороны на кресте слова церковные, то с тыльной вполне могли быть подсказки путнику. Поморская навигация — удивительный феномен Арктики, и когда англичане да голландцы гибли в полярных экспедициях с большими кораблями, поморские кочи доходили уже до Восточной Сибири.
Крупнейшие скопления крестов — в районе Дыроватой и Долгой с их мудрёными фарватерами. Не все кресты можно увидеть с моря — многие лежат на земле. Вплоть до конца 19 века полярные острова были необитаемы, присутствие России на них оставалось сезонно-номинальным, и с поморами всё больше конкурировали норвежцы: всё шло к тому, что острова достанутся тем, кто первым начнёт их заселять. Местные говорят, что это всё было «при матушке Екатерине», но на самом деле ненец Фома Вылка стал первым жителем Новой Земли в 1869 году. За несколько поколений там сформировалась особая общность, не шаманисты-оленеводы, а двоеверы-промысловики, и потому не с юга, а именно с севера ненцы стали в ХХ веке переселяться на Вайгач.
Всё это время на острове частыми гостями были исследователи. Только в XVI веке следом за Барроу здесь были голландец Оливье Брунель (1576), британцы Артур Пит и Чарльз Джекман на кораблях «Георг» и «Вильям» в 1580-м и Стив Марш в 1584-м, однако главными были две голландские экспедиции Виллима Баренца и Корнелия Нея — в 1594 на двух, а в 1595 — на 7 судах, по наивности того времени искавшие Северо-Восточный проход в Индию. Но голландцы и англичане не умели того, что умели поморы, и в третью экспедиицю 1597 года Баренц погиб на Новой Земле. Первыми русскими учёными тут были рудознатцы, ходившие на север в 1666-67 годах из Пустозерска. Первые русские географические исследования здесь проводили Степан Муравьёв и Михаил Павлов на судах «Экспедицион» и «Обь» в 1734-39 годах в рамках Великой Северной экспедиции, ну а первое комплексное описание собственно Вайгача было опубликовано лишь в 1787 году. Активнее всего остров изучался в 19 веке, и бывали здесь Шренк, Толль, Литке и даже Фритьоф Нансен на судне «Фрам».
Лучшие описания Вайгача, впрочем, оставлены не учёными: в 1830-50-м годах остров детально описал отец Венеамин, монах-миссионер из Антониево-Сийского монастыря, с той лишь загвоздкой, что немалую часть описанного он сам же и разрушил; в 1898 году по острову путешествовал художник Александр Борисов, создавший там немало картин. Вот например Болванская гора — идолов на ней теперь не осталось, но священная расщелина, судя по чужим фотографиям, та же.
В 1912-14 годах на Карских Воротах успели построить даже одну из 8 во всей царской России метеостанцию, переехавшую на Болванский нос в 1950-е годы. Однако Старый Вайгач — её руины в духе модерна, едва ли не самые северные каменные дореволюционные постройки, ещё стоят (фото есть здесь, почти в конце). В те времена на острове жило 10-15 человек, в основном промысловиков, но всё переменилось при Советах. В 1927 в губе Долгой появилась фактория, а в тундрах острова заработал оленеводческий совхоз, население Вайгача разом подскочило до сотни человек, и остаётся на этом уровне поныне. На смену крестам-ориентирам пришли маяки, здесь в основном в виде бревенчатых вышек.
Вид их ветхий, но на них висят солнечные батареи, пришедшие на смену радиоактивным советским РИТЭГам.
Помогало это, впрочем, не всегда, и разбившихся судов на вайгачских берегах немало. Вот, например, у Белого мыса потроха эстонского лесовоза «Кенник», погибшего в 1933 году.
Тогда, в 1930-1934-м, на Вайгаче жило больше людей, чем за всю остальную его историю, в том числе последующую — население острова в те годы достигло 1500 человек. Вот только большинство из них жили за колючей проволокой: дело царских рудознатцев продолжили сначала геологи Нестор Кулик (1921) и Евгений Шенкман (1925-27), нашедшие здесь свинцово-цинковые руды, а затем Вайгачская экспедиция ОГПУ, или особлаг «Вайгач» под руководством прежде возглавлявшего весь ГУЛАГ латышского стрелка Фёдора Эйхманса и заключённого-геолога Павла Виттенбурга. Вторая Вайгачская экспедиция начинала работу в 1940-41 годах, но толком и не успела развернуться (а на мысе Гребень с той поры — остатки орудийных позиций). Виттенбург в итоге пережил Эйхманса — последний был расстрелян в 1938-м, а первый возвращался сюда в новых экспедициях в 1946-48 свободным человеком.
Ни одна из этих экспедиций не нашла достаточных запасов для промышленной разработки, но следы их деятельности попадаются тут и там, в первую очередь на мысе Раздельном у Варнека (на кадре выше), на озере Пайхато и в Дыроватой губе. А вот мелкая выработка на Большом Цинковом — вполне может быть, что и не ОГПУшная, геологи бывали здесь и позже.
Рудничного инвентаря в домах у местных больше, чем в нарьян-марском музее.
Экспедицией ОГПУ был основан и Варнек, названный по бухте, называнной в честь Александра Варнека, исследовавшего Вайгач в 1898 году на пароходе «Пахтусов», названном в честь Петра Пахтусова — исследователя 1820-х годов. За 4 года Варнек вырос в крупный посёлок, обзаведясь даже таким атрибутом, как музей, однако затем всё переместилось на материк: «тот» Варнек — это фактически Амдерма. Но ещё стоят дом начальник экспедиции, огромный старый амбар да трактор на земляном постаменте. Ныне Варнек — очень уютный посёлок из 20 домов (из них 6 не жильё), общий двор для сотни ненцев.
Здесь есть магазин с пугающе скупым ассортиментом, пекарня с вкусным хрустящим хлебом, новенькая баня. Здесь нет сотовой связи, но есть интернет за 1380 рублей в месяц. Есть староста Владимир, попавший сюда из Шойны; Миша, который и диспетчер, и пекарь, и электрик; оленевод Станислав и многие другие — когда людей так мало, каждый неизбежно становится ярким. Летом гостит молодёжь и родня (в том числе русские, женившиеся на уехавших отсюда в город ненках), и в зависимости от сезона здесь находится от 80 до 120 человек. Основные фамилии — Вылко (правильнее было бы Вылка, но, видимо, паспортист был с Украины), Валейский (правильно было бы Валей) и Тайбарей, почти все — потомки новоземельцев, а то и лично Тыко-Вылки. И хотя все они знают, что на Новой Земле теперь ядерные полигон, у многих предки перебрались на Вайгач своим ходом ещё в 1930-е годы. Большинство семей здесь многодетные, но школы в Варнеке нет, вместо неё интернат в Каратайке (в ответственности сельсовета которой и находится Вайгач), да и молодёжь стремится прочь, на материк!
Помимо посёлка, на острове есть множество промысловых изб, выполняющих роль скорее опорных пунктов для охоты и оленеводства. Лишь два человека на избах живут постоянно — уже знакомый Андрей в бухте Лямчина и Василий в Дыроватой.
В избах нет электричества, ждут тёмных ночей керосиновые лампы, на кроватях и нарах лежат оленьи шкуры, а гусиные крылья служат вениками. Иногда избы портят пьяные люди, нерадивые туристы или звери — вот, например, печь, развороченная белым медведем оттого, что кто-то забыл в ней съестное.
И кажется вроде бы, что островитяне должны ходить в море, но нет — вся жизнь на Вайгаче обращена внутрь острова. Здесь живут охотой в тундре (и даже собаки знают, что нельзя разорять гнёзда) и рыбалкой в озёрах, а в море разве что сети ставят у самого берега, проверяя их на вёслах. Но «в океан» (как тут говорят) на вёслах не ходят — там течения, которые унесут в лучшем случае на остров Долгий, а то и вовсе на тот свет.
Основной вайгачский транспорт — старый, латанный-перелатанный «буран».«Ямахи» да «Полар-Кэты» тут не котируются: во-первых, с одной гусеницей и парой лыж по летней тундре не пройдёт, а во-вторых… да, сами не сломаются, но если посадить такой в болото или разбить о камни — его останется там же и бросить, в то время как «буран» чинится ломом.
Квадроциклов здесь нет, а единственный каракат появился недавно. Главная проблема транспорта на Вайгаче — дефицит бензина, который доставляется сюда ограниченной партией по завозу, а по заказу влетает в 100 тысяч рублей за бочку (500 рублей за литр!). В Варнеке есть Сергей, у которого бензина вдосталь, так как он ездит по делам в Амдерму и покупает его там, а Андрей из Лямчины и вовсе ездит на собаках, и над всеми, кто смеялся над ним, смеётся, когда у них кончается топливо.
Вертолёт летает сюда раз в 2 недели, но местные довольны и этим: до 2009 года он летал раз в месяц и вдобавок не был оснащён современной навигацией, поэтому в дождь или туман просто не находил посёлка и, подразнив островитян жужжанием, улетал обратно, спалив впустую месячную квоту бензина. Сейчас с Вайгача улететь очень просто, а вот на Вайгач куда сложнее: вертолёт везёт полтонны казённых грузов и ещё сколько-то по заказу.
Полноценного причала в Варнеке нет, и порой заходящие в бухту буксиры — лишь случайная оказия. С буксирами другая беда: их экипажи порой везут в трюмах пару центнеров спирта на продажу. Когда при нас пришёл буксир — с моряков тут не спускали глаз. Говорят, если алкоголь сюда всё-таки попадает — начинается ад, и у прекраснейших людей вдруг отрастают рога и копыта. Для ненцев «огненная вода» — злой дух, которого они ненавидят, но устоять перед ним не могут. Есть очень красноречивая легенда о целом посёлке, вымершем от того, что море принесло туда бочку с метиловым спиртом… Но всё плохое об островитянах мы знаем лишь с чужих слов, а по личным впечатлениям вайгачские ненцы — одни из самых достойных людей, что я видел. И жизнь их кажется тяжёлой, как война: каждый расскажет, кто из его друзей утонул, кто замёрз, кто провалился, кто спился, да и в море или тундре гибнут восновном по пьяне. Но у полярных островитян особое отношение к жизни: так, когда Андрея Вылка унесло течение в открытое море, он просто сказал себе «Будь что будет!», и лёг на дно лодки спать…
С 1988 года на Вайгаче работает МАКЭ — Международная арктическая комплексная экспедиция, и крупнейшие современные исследоваткели острова — Пётр Боярский и Илья Барышев, по книгам которых я и готовился к путешествию. У островитян же отношение к ним, мягко говоря, неоднозначное. Несколько лет на острове пытались организовать национальный парк, но островитяне не дали добро, опасаясь, что им же и запретят там охотиться. Сейчас у властей другая концепция — ограничить посещение важнейших памятников природы и истории, как Большой Цинковый или Хосейто, и такой идеей местные в общем довольны. А к туристам они привычны — туристы бывают тут, конечно, всего несколько раз за год, в том числе нарьян-марские яхтсмены на судах «Печора» и «Волга», но каждый турист успевает познакомиться с едва ли не всем населением острова.
Автор: varandej.
Для начала — карта, основа которой висит на стене Дома культуры (он же фельдшерский пункт) в Варнеке, а пунсоны — мои.
Площадь Вайгача — примерно 3,5 тысячи квадратных километров, это втрое больше, чем Москва в пределах МКАД: 105 километров с севера на юг, 20-30 километров поперёк, так что местами можно и забыть, что ты на острове. На юге узкий пролив Югорский Шар перед материком, на севере страшные Карские Ворота к Новой Земле.
А вечером 11 июля мы подходили к протянувшемуся впереди от горизонта до горизонта Вайгачу, ночью полярного дня погружаясь в его скалистые объятия. Мы пришли в бухту Лямчина, всю историю Вайгача служившую его фасадом, встречающим тех, кто прибыл морем с запада.
В море то и дело показывались моржи.
Вайгач на самом деле целый архипелаг, его окружает 111 мелких островков и скал, но каждый из них чем-то приметен.
Вот, например, вполне оправдывающий своё название остров Губистый.
Лямчина буквально набита островками, и их первый ряд уже остался за кормой.
В скалах Вайгача постоянно чудятся головы, лица, фигуры — уж не потому ли остров считался священным? Особенно когда у первых людей, решавших на нём поселиться, зимой кровоточили дёсны и выпадали зубы, а по весне их находили умершими в страшных мучениях.
За Большим Цинковым — крупнейшим из островов-спутников — показалась озарённая полуночным солнцем изба, которую издали я принял за валун. Ближе я подумал было, что она заброшена… но рядом с избой показался Человек. Это старый ненец Андрей Вылка, племянник легендарного «президента Новой Земли» Тыко Вылки, живущий в этой избе одиноко, если не считать 13 собак, которые ему и друзья, и охрана, и охотники, и транспорт. Его гостями мы с Олей и стали на следующую неделю, поставив палатку у скал. На Вайгаче, поровну здесь и в Варнеке, нам предстояло провести без малого три недели.
У Вайгача красивые скалистые берега, за исключением разве что болот в устьях рек. Самые красивые места, говорят, на севере, в губах Долгой и Дыроватой, а последняя и лучшее место для пережидания штормов. Баренцевская и Карская стороны внешне не слишком отличаются, иное дело сами моря: Баренцево чуть-чуть теплее и очень солёное (30-34‰ — уровень скорее Атлантики, чем Арктики), Карское — несколько холоднее и, стараниями Оби, Енисея и тающих льдов, распреснённое. Карское море считается более спокойным, чем не чуждое атлантических веяний Баренцево, но в дни нашего приезда всё было в точности наоборот.
Вдали же от моря Вайгач совсем другой: хотя высоты острова редко превышают сотню метров (высшая точка — 157 метров, Болванская гора на севере), это самые настоящие горы, которые я называл не иначе, как Вайгачский Урал. В горах неописуемо много в основном безымянных чистейших озёр, над которыми ещё в июле таяли снежники.
Здесь тоже множество естественных скульптур, и представляю, какое впечатление они могли произвести на древнего охотника.
Самое же впечатляющее в рельефе Вайгача — каньоны, по которым его многочисленные реки спускаются к морю. Вот, например, Юнояха, и за этой страшной тесниной шумит птичий базар.
Каньонов много и на материке, отделённом от Вайгача узким проливом Югорском полуострове — так Урал встречается с морем. Рек, с каньонами и без, на Вайгаче очень много, и некоторые можно перейти по камушкам, некоторые — вброд, сняв обувь, в иных броды по пояс, но, кажется, и нет таких, которые не перейти. С баренцевской стороны крупнейшие реки — Талата, Юнояха и Сурияха, с карской — Сармик.
А за горами начинаются болотистые тундры. До поездки я был уверен, что вся восточная часть острова равнинна и болотиста, но на самом деле ближе к Карскому морю вновь начинаются горы и скалы, а заболочена у Вайгача скорее середина. Болота здесь не сплошные, и непроходимых топей я тоже не припомню, но поверьте — пересчь Вайгач пешком, не замочив ног, почти невозможно.
Немало здесь и «просто» тундры — мягкой, кочковатой и травянистой, словно степь. Здесь самое впечатляющее — то и дело попадающиеся в траве валы, образующие квадраты, многогранники и круги, столь правильные, что их легко принять за остатки святилищ, засад или военных позиций. На самом деле они созданы природой — протаиванием вечной мерзлоты.
Такие протаивания в тундре норма, новые бугры и провалы возникают в ней тут и там ежегодно. Но в последнюю пару лет Вайгач перестал быть вечно пасмурной землёй непрерывных дождей, ветров и туманов — летом сюда приходит 30-градусная жара, а от того мерзлота разрушается. Вот целый каньон с грязной речкой на дне — но только не в скалах, а в серых грунтах, и таких «язв» в тундре очень много, особенно ближе к Карскому морю.
Пересохшее озеро.
И вымытый из мерзлоты пугающе огромный череп мамонта.
Ощущения от нахождения в тундре сложно передать словами. Возьми миллион рублей, оставь на камне около палатки, а вернувшись через неделю — найдёшь его на том же месте. Но подвернёшь ногу или увязнешь в болоте — пиши пропало. Здесь никто не обидит и никто не поможет просто потому, что НЕКОМУ. Но вдали от моря нет и опасных хищников, в вайгачской тундре не встретится ни волк, ни бурый медведь; в каждом озере — питьевая вода, а к августу на каждой кочке тонна морошки. А от того в сухой и солнечный ветреный день здесь есть что-то от рая…
А главные островитяне здесь — гуси. Вот в кадре серый гуменник и чёрно-белые казарки, ещё есть белолобый гусь и оправдывающая своё название пискулька.
В июле за гусиной жизнью можно наблюдать в динамике, и на наших глазах она проходила несколько стадий.
Одни гуси сидели на гнёздах, высиживая крупные яйца. При виде нас один из пары неизменно вскакивал и даже не улетал, а убегал, раскинув крылья и крича что-то вроде «Аааааааааа, мы все умрёееееемм!!!!!!», думая, что мы за ним погонимся, другой же гусь, пригибая голову к земле, продолжал прикрывать гнездо. Главным звуком Вайгача мне запомнились гусиные вопли, а самих гусей мы называли не иначе как Птица-паникёр.
На следующей стадии подрастали гусята, которые теперь могли сами ходить, и у гусей начиналась настоящая война с чайками, заходившими на гнёзда эскадрильями в лучших традициях Люфтваффе. Гуси шли к воде, птенцы укрывались под гусыней, а гусак носился вокруг, отбивая атаки врагов. При мне боевой гусь пролетел сотню метров, повиснув на хвосте у чайки. Но подходя ближе, мы невольно подыгрывали агрессорам — гусям ближе принцип «бабы новых нарожают», и спасая себя от нас, они бросали птенцов, коих чайки хватали с земли и заглатывали целиком, даже не успев набрать высоту.
Но вот гусям удавалось прорваться к реке или морю. Гусята отлично ныряют и плавают под водой.
Последняя градация — линные гуси. Подняв птенцов, они вновь вспоминают закаты над Нилом… и тяготы перелёта в тёплые края. Поэтому они линяют, и в это время не могут летать — по словам Андрея, у июльских гусей тощие ножки и мощные крылья, а у августовских ноги как у бройлера. Линные гуси беззащитны перед песцами или собаками, а потому сбиваются в огромные стада, и по словам Наташи sevprostor, у стад этих включается коллективный разум — чем их больше, тем они хитрее, и того же Севу, которому ничего не стоит догнать и загрызть одинокого гуся, водят за нос только так.
Реже встречаются лебеди, как правило парами. Над устьями рек висят соколы, кричащие в воздухе сиреной. Один раз мы спугнули самого настоящего орла, но я не смог его заснять. А вот птички с хвостами в виде стрелок, отличающиеся очень смешным голосом, попались нам в тундре один раз…
И всюду — ЛЮБОВЬ. Если гуси уже вырастили птенчиков, то вороны ещё только флиртуют.
Птицы среди вайгачской живности, конечно, господствуют, постоянно мелькая перед глазами и оглашая тундру криками. Из под ног то и дело с мышиным писком убегают лемминги, едва заметные в густой траве; пару раз я видел песцов, да и то — дохлых. Из млекопитающих самые яркие — олени.
На острове их около тысячи голов, и сложно сказать, хозяйственные они здесь или дикие: когда-то здесь действовал совхоз, в 1990-х его, по обычаю того времени, развалили, но относительно небольшое стадо в примерно 1800 голов на острове осталось. Им не уйти за море, нет здесь и опасных для них хищников, поэтому оленеводы Вайгача не ходят за стадами, а просто периодически садятся на буран, догоняют оленей да пилят им рога. Найти оленей просто — они всегда идут против ветра, так как ветер сдувает с них оводов, норовящих отложить своих личинок под шкуру. Мы видели оленей всего раз — но прямо у избы Андрея.
Вся тундра в их следах и сброшенных рогах, а Андрей когда-то видел в тундре пару черепов, намертво сцепившихся рогами…
Вайгачские озёра богаты рыбой, а море вокруг — зверем. Местные чаще всего встречают нерпей (то есть нерп), а я видел тюленя-лахтака, или морского зайца, как живым, так и добытым — всего-то на корм собакам. Мясо тюленя съедобное, но, говорят, невкусное: рыбой пахнет.
Не редкость здесь и моржи. Размером эта зверюга если не со слона, то с бегемота точно, во всяком случае гораздо крупнее, чем ждёшь от животного. Одни только бивни их — в мужскую руку размером, а голова как бакен. На берегах моржи образуют лежбища, причём разные у самцов и самок, и обильно плавают в радиусе нескольких километров от них. По словам Андрея, главное лежбище, около 2000 животных, было раньше на Лямчином Носу, но его распугали люди от учёных до туристов, порой баражжировавших над ним на вертолёте; потом лежбище сместилось к Карпову Становью, но и его постигла та же судьба. Жизнь на них ещё теплится, одно из них я даже видел с борта, но главное лежбище теперь в другом месте, и место это Андрей решил уже не говорить никому.
О моржах ходят страшные, но весёлые легенды, будто бы они топят лодки, пытаясь с ними любиться (а «х… й моржовый» — не шутка, в нём кость, которую доверчивым гостям часто выдают за бивень). И фотографии не передают того, насколько же они огромны…
Кроме ластоногих, из морской фауны мы видели разве что крабов — расклёванные чайками остовы на берегах. По словам местных, несколько лет назад им попадались и другие крабы, более крупные и ранее не знакомые, портили сети, а потом снова исчезли. Это, например, на карском берегу арктический краб-паук:
Но при всей дружелюбности вайгачской природы есть одно существо, делающее её смертельно опасной, — это белый медведь, так что близ моря не стоит ходить без ружья и собаки. «Мишек» приносит сюда по весне на льдинах, и местные делят их на две касты: «арктические медведи» человека видят первый раз, и при встрече с ним лишь крутят головой, толком и не зная, что это такое и с чем его едят, а вот «помойные медведи», научившись питаться человеческими объедками, лузгая консервные банки как семечки, привыкают, что где люди — там и еда, да и сами люди вполне съедобны. На юг острова медведи заходят крайне редко, на севере живут практически постоянно, и, говорят, где-то там у них родильное урочище. Наименее опасны они в жару, когда не бегают, а жмутся к снежникам, а наиболее опасны ночью, предпочитая не гоняться за людьми, а прибивать их спящими в палатках. На карском берегу я видел старые следы. Сигнальные ракеты, увидев медведя, надо пускать не в морду ему (он этого просто не заметит), а в сторону, чтобы он за ними погнался; травматические пули ему — как комариный укус, а вот дроби медведи уже боятся. Главный же враг белого медведя — собаки, которые, пользуясь превосходством в маневренности, его просто «закручивают», да и за пятки щипать умеют, а привыкший к безнаказанности и непобедимости медведь просто не знает, как к этому относиться.
Впрочем, самое страшное животное Вайгача — вот. Здешние комары боятся только тюменской «Дэты» (какой-нибудь экологически чистый буржуазный «Off» помогает минут на 10) и прокусывают три слоя одежды. Одно из главных слов поездки — «комарилья», то есть эскадрилья комаров.
Другое название Вайгача — Хабдея, то есть Хэбидя-Я — Святая Земля. Хоть он и далеко от всех прародин человечества, а люди поселились здесь ещё в каменном веке, старейшая из нескольких стоянок — Литосаля в Долгой губе. Священным же он стал не позже 10 века, и первыми молились здесь даже не ненцы, а сиртя — полумифический народ, русским известный как печора и скорее всего родственный саамам. Печора торговали с Новгородом — древнейшие подношения вайгачских святилищ были изготовлены в Древней Руси. В 12 веке сихиртя ассимилировали будущие ненцы, усвоившие однако их культуру, и Вайгач как священный остров перешёл к новым хозяевам тундры по наследству. По легенде, здесь жили Вэсако и Хэдако, мировые Старик и Старуха, и их сыновья — бог верхнего мира Нум с женой, матерью прочих богов Я-Мюней, и бог нижнего мира Нга с женой Я-Миней. В не очень надёжных источниках пишут, что у ненцев была особая каста «хех-сей» («Сердце бога») — охранники святилищ, на Вайгаче жившие вахтами. Святилищем Нума и Нга была Болванская гора в глубине острова, а святилищами Вэсако и Хэдако — южный и северный мысы соответственно, в прошлом имевшие одинаковые названия Болванский Нос. Южный Болванский нос теперь зовётся мысом Дьяконова и венчает небольшой полуостров Хосейто, вдающийся в Югорский Шар. Здесь, в ближайшем к материку месте Вайгача, и было испокон веков главное святилище, где и в наше время немало следов жертвоприношений, а до 19 века стояли многие сотни идолов. Если сам Вайгач — Дом бога, то Хосейто — его порог.
Всего на Вайгаче известно полтора десятка святилищ со звучными названиями вроде Лисий Камень, Олений Камень, Медвежья Голова, Болванская гора или Сиртя-Сале, в основном в горах со стороны Баренцева моря, и я видел три из них. Ещё с одним — Горой Идолов — был совсем рядом, но как-то странно не нашёл, словно духи заморочили. На Большом Цинковом стоит Семиликий идол 18 века, и семиликость его да остроголовость боковых фигур возводят к сихиртя, а композицию — к поморским крестам. Обратите внимание на подношения перед ним вроде фигурки оленя.
Ненецкие святилища устроены весьма интересно: как правило это простейший идол, может даже вертикальный кол или стопка камней — но вписанный в ландшафт как в огромный и величественный храм. Тот же Семиликий сидит на скале-троне, венчающей мыс с обрывами в виде нескольких человеческих лиц. А вот в тундре небольшое святилище Заяцкий Камень с каменным идолом — и вся эта фигура человека в малице, кроме поставленной головы, создана природой. Обратите внимание на притаившегося в щели гуся…
Ненцы о святых местах говорить не любят и совсем не одобряют походы к ним из любопытства. По факту многие здесь двоеверы — считают себя православными (одно время тут баптисты проповедовали — но так ни с чем и ушли), но к духам относятся как к погоде или зверям, то есть просто данности, с которой необходимо считаться. Они знают, что духи могут заворожить, закрутить, заманить куда не надо. И даже мы слышали в тумане отрывистый собачий лай там, где людям и собаке взяться было не с чего. Здесь нет фантастических хальмеров, как у ненцев Ямала, но на могиле под крестом могут лежать нарты или капот «бурана»:
А вот гурий. Такие каменные пирамидки тут и там не святилища, а ориентиры, более многочисленные, чем тригопункты, а часто и сложенные им на замену.
По одной из версий, название Вайгач восходит к ненецкому Вэй-Хабць — «Земля Погибели». Иные видят русский корень — от слова «ваять», то есть Изваянный остров (значит либо — «намывной», либо «с изваяниями»). Наконец, есть полумифический помор Иван Вайгач (от карельского — «молчун»), якобы первым из русских поселившийся здесь в 14 веке. Как бы то ни было, «первооткрывателей» Вайгача британцев Стивена Барроу и Ричарда Джонсона с прибывшего сюда в 1554 году корабля «Сёрчсрифт» встречал помор по прозвищу Лошак, а в их путевых заметках упоминаются и свирепые туземцы с луками, отгонявшие их от святилищ, и русские охотники, добывавшие медведя, из чего следует, что они и между собой уживались. Вот мыс Карпово Становье южнее бухты Лямчина — на протяжении нескольких веков центр поморских промыслов Вайгача.
Перед ним — пара Карповых островов.
Один из которых венчает крест, поломанный и накренившийся.
В силу своего расположения Вайгач был узлом Поморского хода в сибирские моря, и наследие тех времён, со Средних веков до конца 19 века — это кресты и избы. Поморские кресты — не столько храмы, сколько ориентиры. Они были знаком того, что это русские берега; их расположения и комбинации входили в рукописные лоции, из поколения в поколение передававшиеся в поморских деревнях; косая перекладина креста, если он поставлен правильно, кажет верхним концом на север, а пара крестов могла служить створовым знаком. И если с лицевой стороны на кресте слова церковные, то с тыльной вполне могли быть подсказки путнику. Поморская навигация — удивительный феномен Арктики, и когда англичане да голландцы гибли в полярных экспедициях с большими кораблями, поморские кочи доходили уже до Восточной Сибири.
Крупнейшие скопления крестов — в районе Дыроватой и Долгой с их мудрёными фарватерами. Не все кресты можно увидеть с моря — многие лежат на земле. Вплоть до конца 19 века полярные острова были необитаемы, присутствие России на них оставалось сезонно-номинальным, и с поморами всё больше конкурировали норвежцы: всё шло к тому, что острова достанутся тем, кто первым начнёт их заселять. Местные говорят, что это всё было «при матушке Екатерине», но на самом деле ненец Фома Вылка стал первым жителем Новой Земли в 1869 году. За несколько поколений там сформировалась особая общность, не шаманисты-оленеводы, а двоеверы-промысловики, и потому не с юга, а именно с севера ненцы стали в ХХ веке переселяться на Вайгач.
Всё это время на острове частыми гостями были исследователи. Только в XVI веке следом за Барроу здесь были голландец Оливье Брунель (1576), британцы Артур Пит и Чарльз Джекман на кораблях «Георг» и «Вильям» в 1580-м и Стив Марш в 1584-м, однако главными были две голландские экспедиции Виллима Баренца и Корнелия Нея — в 1594 на двух, а в 1595 — на 7 судах, по наивности того времени искавшие Северо-Восточный проход в Индию. Но голландцы и англичане не умели того, что умели поморы, и в третью экспедиицю 1597 года Баренц погиб на Новой Земле. Первыми русскими учёными тут были рудознатцы, ходившие на север в 1666-67 годах из Пустозерска. Первые русские географические исследования здесь проводили Степан Муравьёв и Михаил Павлов на судах «Экспедицион» и «Обь» в 1734-39 годах в рамках Великой Северной экспедиции, ну а первое комплексное описание собственно Вайгача было опубликовано лишь в 1787 году. Активнее всего остров изучался в 19 веке, и бывали здесь Шренк, Толль, Литке и даже Фритьоф Нансен на судне «Фрам».
Лучшие описания Вайгача, впрочем, оставлены не учёными: в 1830-50-м годах остров детально описал отец Венеамин, монах-миссионер из Антониево-Сийского монастыря, с той лишь загвоздкой, что немалую часть описанного он сам же и разрушил; в 1898 году по острову путешествовал художник Александр Борисов, создавший там немало картин. Вот например Болванская гора — идолов на ней теперь не осталось, но священная расщелина, судя по чужим фотографиям, та же.
В 1912-14 годах на Карских Воротах успели построить даже одну из 8 во всей царской России метеостанцию, переехавшую на Болванский нос в 1950-е годы. Однако Старый Вайгач — её руины в духе модерна, едва ли не самые северные каменные дореволюционные постройки, ещё стоят (фото есть здесь, почти в конце). В те времена на острове жило 10-15 человек, в основном промысловиков, но всё переменилось при Советах. В 1927 в губе Долгой появилась фактория, а в тундрах острова заработал оленеводческий совхоз, население Вайгача разом подскочило до сотни человек, и остаётся на этом уровне поныне. На смену крестам-ориентирам пришли маяки, здесь в основном в виде бревенчатых вышек.
Вид их ветхий, но на них висят солнечные батареи, пришедшие на смену радиоактивным советским РИТЭГам.
Помогало это, впрочем, не всегда, и разбившихся судов на вайгачских берегах немало. Вот, например, у Белого мыса потроха эстонского лесовоза «Кенник», погибшего в 1933 году.
Тогда, в 1930-1934-м, на Вайгаче жило больше людей, чем за всю остальную его историю, в том числе последующую — население острова в те годы достигло 1500 человек. Вот только большинство из них жили за колючей проволокой: дело царских рудознатцев продолжили сначала геологи Нестор Кулик (1921) и Евгений Шенкман (1925-27), нашедшие здесь свинцово-цинковые руды, а затем Вайгачская экспедиция ОГПУ, или особлаг «Вайгач» под руководством прежде возглавлявшего весь ГУЛАГ латышского стрелка Фёдора Эйхманса и заключённого-геолога Павла Виттенбурга. Вторая Вайгачская экспедиция начинала работу в 1940-41 годах, но толком и не успела развернуться (а на мысе Гребень с той поры — остатки орудийных позиций). Виттенбург в итоге пережил Эйхманса — последний был расстрелян в 1938-м, а первый возвращался сюда в новых экспедициях в 1946-48 свободным человеком.
Ни одна из этих экспедиций не нашла достаточных запасов для промышленной разработки, но следы их деятельности попадаются тут и там, в первую очередь на мысе Раздельном у Варнека (на кадре выше), на озере Пайхато и в Дыроватой губе. А вот мелкая выработка на Большом Цинковом — вполне может быть, что и не ОГПУшная, геологи бывали здесь и позже.
Рудничного инвентаря в домах у местных больше, чем в нарьян-марском музее.
Экспедицией ОГПУ был основан и Варнек, названный по бухте, называнной в честь Александра Варнека, исследовавшего Вайгач в 1898 году на пароходе «Пахтусов», названном в честь Петра Пахтусова — исследователя 1820-х годов. За 4 года Варнек вырос в крупный посёлок, обзаведясь даже таким атрибутом, как музей, однако затем всё переместилось на материк: «тот» Варнек — это фактически Амдерма. Но ещё стоят дом начальник экспедиции, огромный старый амбар да трактор на земляном постаменте. Ныне Варнек — очень уютный посёлок из 20 домов (из них 6 не жильё), общий двор для сотни ненцев.
Здесь есть магазин с пугающе скупым ассортиментом, пекарня с вкусным хрустящим хлебом, новенькая баня. Здесь нет сотовой связи, но есть интернет за 1380 рублей в месяц. Есть староста Владимир, попавший сюда из Шойны; Миша, который и диспетчер, и пекарь, и электрик; оленевод Станислав и многие другие — когда людей так мало, каждый неизбежно становится ярким. Летом гостит молодёжь и родня (в том числе русские, женившиеся на уехавших отсюда в город ненках), и в зависимости от сезона здесь находится от 80 до 120 человек. Основные фамилии — Вылко (правильнее было бы Вылка, но, видимо, паспортист был с Украины), Валейский (правильно было бы Валей) и Тайбарей, почти все — потомки новоземельцев, а то и лично Тыко-Вылки. И хотя все они знают, что на Новой Земле теперь ядерные полигон, у многих предки перебрались на Вайгач своим ходом ещё в 1930-е годы. Большинство семей здесь многодетные, но школы в Варнеке нет, вместо неё интернат в Каратайке (в ответственности сельсовета которой и находится Вайгач), да и молодёжь стремится прочь, на материк!
Помимо посёлка, на острове есть множество промысловых изб, выполняющих роль скорее опорных пунктов для охоты и оленеводства. Лишь два человека на избах живут постоянно — уже знакомый Андрей в бухте Лямчина и Василий в Дыроватой.
В избах нет электричества, ждут тёмных ночей керосиновые лампы, на кроватях и нарах лежат оленьи шкуры, а гусиные крылья служат вениками. Иногда избы портят пьяные люди, нерадивые туристы или звери — вот, например, печь, развороченная белым медведем оттого, что кто-то забыл в ней съестное.
И кажется вроде бы, что островитяне должны ходить в море, но нет — вся жизнь на Вайгаче обращена внутрь острова. Здесь живут охотой в тундре (и даже собаки знают, что нельзя разорять гнёзда) и рыбалкой в озёрах, а в море разве что сети ставят у самого берега, проверяя их на вёслах. Но «в океан» (как тут говорят) на вёслах не ходят — там течения, которые унесут в лучшем случае на остров Долгий, а то и вовсе на тот свет.
Основной вайгачский транспорт — старый, латанный-перелатанный «буран».«Ямахи» да «Полар-Кэты» тут не котируются: во-первых, с одной гусеницей и парой лыж по летней тундре не пройдёт, а во-вторых… да, сами не сломаются, но если посадить такой в болото или разбить о камни — его останется там же и бросить, в то время как «буран» чинится ломом.
Квадроциклов здесь нет, а единственный каракат появился недавно. Главная проблема транспорта на Вайгаче — дефицит бензина, который доставляется сюда ограниченной партией по завозу, а по заказу влетает в 100 тысяч рублей за бочку (500 рублей за литр!). В Варнеке есть Сергей, у которого бензина вдосталь, так как он ездит по делам в Амдерму и покупает его там, а Андрей из Лямчины и вовсе ездит на собаках, и над всеми, кто смеялся над ним, смеётся, когда у них кончается топливо.
Вертолёт летает сюда раз в 2 недели, но местные довольны и этим: до 2009 года он летал раз в месяц и вдобавок не был оснащён современной навигацией, поэтому в дождь или туман просто не находил посёлка и, подразнив островитян жужжанием, улетал обратно, спалив впустую месячную квоту бензина. Сейчас с Вайгача улететь очень просто, а вот на Вайгач куда сложнее: вертолёт везёт полтонны казённых грузов и ещё сколько-то по заказу.
Полноценного причала в Варнеке нет, и порой заходящие в бухту буксиры — лишь случайная оказия. С буксирами другая беда: их экипажи порой везут в трюмах пару центнеров спирта на продажу. Когда при нас пришёл буксир — с моряков тут не спускали глаз. Говорят, если алкоголь сюда всё-таки попадает — начинается ад, и у прекраснейших людей вдруг отрастают рога и копыта. Для ненцев «огненная вода» — злой дух, которого они ненавидят, но устоять перед ним не могут. Есть очень красноречивая легенда о целом посёлке, вымершем от того, что море принесло туда бочку с метиловым спиртом… Но всё плохое об островитянах мы знаем лишь с чужих слов, а по личным впечатлениям вайгачские ненцы — одни из самых достойных людей, что я видел. И жизнь их кажется тяжёлой, как война: каждый расскажет, кто из его друзей утонул, кто замёрз, кто провалился, кто спился, да и в море или тундре гибнут восновном по пьяне. Но у полярных островитян особое отношение к жизни: так, когда Андрея Вылка унесло течение в открытое море, он просто сказал себе «Будь что будет!», и лёг на дно лодки спать…
С 1988 года на Вайгаче работает МАКЭ — Международная арктическая комплексная экспедиция, и крупнейшие современные исследоваткели острова — Пётр Боярский и Илья Барышев, по книгам которых я и готовился к путешествию. У островитян же отношение к ним, мягко говоря, неоднозначное. Несколько лет на острове пытались организовать национальный парк, но островитяне не дали добро, опасаясь, что им же и запретят там охотиться. Сейчас у властей другая концепция — ограничить посещение важнейших памятников природы и истории, как Большой Цинковый или Хосейто, и такой идеей местные в общем довольны. А к туристам они привычны — туристы бывают тут, конечно, всего несколько раз за год, в том числе нарьян-марские яхтсмены на судах «Печора» и «Волга», но каждый турист успевает познакомиться с едва ли не всем населением острова.
Автор: varandej.
-
Полина
- 1
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
0
Спасибо!
- ↓
+1
Очень познавательно и интересно. Спасибо.
- ↓
+1
Пожалуйста, всё для вас!:)
- ↑
- ↓
